— Постараюсь, сударыня, — киваю и шагаю в коридор впереди.

Через одну дверь обнаруживается комната отдыха с затертым до дыр диваном и облупленным столом. Здесь самый эпицентр веселья. Двое бывших монахов со шрамами распивают спиртное и закусывают бутербродами с сыром, а в углу понуро стоит маленькая девочка. Очень худая, лицо и одежда залеплены грязью, в больших раскосых глазах застыл испуг.

— О, Ка Куля пришел! Наигрался с этими псами? — весело машут мне тюремщики. — Айда сюда! Угощайся да рассказывай, что ты в этот раз с ними чудил⁈ Мелкая выдра, — оборачивается один из монахов к девочке. — Живо неси добавку!

Девочка на дрожащих ногах подходит к ящику у стены. Маленькие руки достают бутылку самогона. Влажное, покрытое конденсатом стекло тяжело лежит в её ослабевших детских ладошках, пальцы слегка подрагивают, не в силах удержать вес бутылки. Вдруг стекло выскальзывает, и мгновение спустя со звоном полторашка разбивается о серый бетонный пол, разлетаясь на осколки и разбрызгивая самогон по полу.

Девочка в ужасе хватается за голову, понимая, что сейчас её ожидает жестокое наказание.

— Простите-простите! — в ужасе восклицает она.

— Мелкая тварь! Ты что творишь⁈ — с визгом тюремщики вскакивают и хватаются за дубинки на поясах. — Ну всё, хана тебе!

— Господа, — бросаю я, резко приблизившись к дивану. — Зачем вы кричите? Разлитый самогон — далеко не самая большая ваша проблема. Вы не знали?

Тюремщики в удивлении оборачиваются ко мне.

— О чем ты, Ка Куля? — хлопает глазами левый монах. — Какая еще у нас проблема?

— Как насчет удушения?

В следующий миг я хватаю обоих за глотки и силой опускаю обратно на диван. Они рыпаются и дергаются, но куда там! Удерживаю мелких монахов на месте, одновременно вскрывая им щиты. Не проходит и полминуты, как буддисты попадают под мой контроль. Только тогда отпускаю худые шеи.

— Сидите тихо, — приказываю, и монахи, выпрямившись, застывают.

Девочка, замерев, смотрит на меня. Большие раскосые глаза, кажется, разучились моргать. Прислушиваюсь к её сознанию. Ребенок на грани истерики. Нет, так дело не пойдет.

— Мунка, хочешь к маме? — негромко спрашиваю. В то же время накрываю сознание малышки релаксирующими волнами, успокаиваю и привожу в тонус. — Я могу отвести тебя. Мунка, ну что? Хочешь?

— Да, — кивает девочка, приходя в себя.

— Сейчас пойдем, только давай возьмем бутерброды твоим родным и друзьям, — киваю на поднос с едой. — Кстати, как думаешь, им понравятся? Попробуй и скажи.

Подбадриваемая моими словами, Мунка подходит ближе и берет из моих рук бутерброд. Приходится взять под контроль её разум, чтобы она не накинулась на еду и не слопала весь сыр с хлебом в один присест, как голодный зверек. С моим участием девочка начинает кушать медленно и размеренно, аккуратно откусывая небольшие кусочки. Так её живот не заболит от внезапного переедания. Постепенно она успокаивается, а её глаза перестают лихорадочно блестеть.

— Очень вкусно, — облизывается ребенок.

— Ага, пойдем и остальных порадуем, — протягиваю ладонь и девочка сразу хватается за неё без всякого внушения.

Когда я возвращаюсь в темницу под руку с девочкой и подносом еды в другой руке, тибетцы не выдерживают и раскрывают рты в шоке.

— Мунка! Моя Мунка! — кидается к решетке женщина.

— Мама! — девочка хватает тонкеи руки, просунутые между прутьями.

— Подождите вы с телячьими нежностями, — произношу я недовольно. — Дайте сначала решетку отпереть.

Девочка, покраснев от смущения, уступает дорогу. Отпираю засов, и мать с дочерью воссоединяются. На унылых лицах тибетцев прорезаются улыбки надежды.

— Добрый оборотень, спасибо, — произносит старик.

— Я же сказал, что телепат, — усмехаюсь, протягивая поднос. — Налетайте, но ешьте осторожно, а то перегрузите желудок.

Тибетцы разбирают бутерброды. Отдаю голодающим также остатки своих батончиков. Мне всё равно уже некогда их доедать.

— Моя деревня в большом долгу пред тобой, оборотень, — кланяется мне старик, а за ним и все остальные тибетцы. Даже девочка смешно сгибается в поясе. — Отныне ты наш друг.

— Ага, — киваю. — Не в обиду тебе, дед, но я сейчас просканирую твою память. Расспрашивать тебя мне некогда.

— Хорошо, добрый оборотень, — снова кланяется старик.

Ничего особенного не нахожу. Тибетцы знают, что их похитили для ритуала, но без понятия, какова его цель. Ладно, я не расстроен. Всё равно скоро мне всё расскажет сам Странник.

— Возвращайтесь в камеру, — командую, и тибетцы вздрагивают в ужасе. Я закатываю глаза. — Сейчас вам не выбраться из монастыря — любой сканер засечет. Так что сидите себе спокойно, ешьте бутерброды и ждите моих соратников.

У Странника точно хватает сканеров, и только меня они не видят.

Старик, поразмыслив, кивает.

— В твоих простых словах великий смысл, добрый оборотень.

Тибетцы возвращаются за решетку, я запираю камеру и вызываю из комнаты отдыха двух тюремщиков.

— Они вас больше не тронут, — объясняю старику. — Просто постоят для виду.

— Огромна же твоя сила, добрый оборотень.

На этом я покидаю пленников. Сильно я не задержался. Мне всё равно нужно было взять тюремщиков под контроль, так как они находятся на пути в катакомбы. Отступать я не собираюсь, но запасной план никогда не помешает.

Монастырь, темница

— Старый, думаешь у него получится одолеть Странника? — спрашивает молодой тибетец старейшину. Их освободитель только что покинул камеру, направившись в сторону монастырского комплекса.

— Наше дело — не думать, — спокойно отвечает старейшина, с аппетитом уминая бутерброд. — Наше дело — ждать. А еще решить, чем мы отблагодарим Доброго Оборотня за наше спасение, — он требовательно посмотрел на соплеменников. — Ну же?

— Я могу отдать за него замуж свою младшую дочь! — заявляет сапожник Гонго.

— Ещё есть предложения? — проигнорировал старейшина.

— Сварим ему канистру чанга? — предлагает самогонщик Цэде.

— Сплетем кучу корзинок? — не отстает мастер лозоплетения Зэбе.

— А давайте я зарежу барана? — не уступает скотовод Бимб.

— Тьфу на вас! — качает головой разозлившийся старейшина. — На кой ему ваши корзинки, самогон и бараны?

— Деда, — вдруг подает голос малышка Мунка, утопающая в материнских объятиях. — А если подарить дяде Доброму Оборотню артефакт предков?

— Артефакт, говоришь, — задумывается старейшина. — Это можно, но только если добрый оборотень возьмет нас под свое покровительство. Здравая идея, — он бросает взгляд на тибетцев. — Учитесь у Мунки, дурачьё. А теперь думайте, как мы преподнесем артефакт Доброму Оборотню. Устроим ли праздник и прочее…

— Конечно, устроим! — тут же поддержала толпа единым голосом. — Развешаем гирлянды, а еще…

Посыпались предложения, тибетцы загомонили, предлагая идеи. Старейшина отвечал, но то и дело посматривал на дверь, через которую вышел «добрый оборотень». Он специально отвлёк соплеменников, занял их головы мыслями о свободе, будто она уже наступила, но сам себя не обманешь. Добрый Оборотень может проиграть Страннику и погибнуть. Но Оборотня уже стоит поблагодарить за подаренную надежду в этом царстве безысходного мрака. Ну и за бутерброды тоже, конечно.

Дальше становится людно. Чем выше поднимаюсь, тем чаще навстречу попадаются ракхасы, изуродованные монахи и дроу. Среди последних я определяю парочку сильных магов. Мда, неслабо. Ещё и огры где-то громко топчутся. Странник собрал под своим началом роту рас. Благо коридоры полны мрака, с которым мне не составляет труда смешаться.

Направляюсь же я прямиком в надвратную башню. Как только открою ворота, так сразу начнется операция зачистки.

Достигаю башни быстро. Комнату с отворотным механизмом охраняют двое дроу. Но парочка пси-гранат отбивает им охоту к службе, и остроухие засыпают мертвым сном. В прямом смысле, мертвым, конечно. Тылы подчищать мы не разучились.